Не вписывался?
«Валерка не вписывался в окружающий мир. Да и не собирался в него вписываться. А мир его побаивался. Мало ли что можно ожидать от человека, который бежит от теплого клозета, мягкой кровати, приличного существования… Тихая улыбка, внимательный взгляд, и достает из пакета свои рисунки. Пишет скупо, очень точно и пронзительно по смыслу. Девчонки-худышки с острыми коленками, медведь. Медведь всю жизнь ставил перед Валерой вопросы. Наивные, честные, по-детски сложные. Целая книга рассказов посвящена их путешествиям. Уже перед смертью – Париж. Мечта сбылась. Его последняя выставка проходила в «Приме», так все называют нашу галерею. Он уже знал, что это последняя… Готовился к ней все лето, писал Париж. На выставке читал свои стихи и чувствовал себя очень даже неплохо. Потом побледнел и присел. Утомился. Казалось, что-то должно произойти. Не может вот так талантливый, молодой, вдруг уйти. Через несколько месяцев его не стало. И тут тоже, все по Туракевичу. Пандемия. Автобусы не ходят, в морг не пускают. Толпа стекалась отовсюду, и никто не знал, что будет дальше. А дальше все было как всегда – кладбище, яма, куда опустили гроб, и медленное растекание по городу людей, которые понимали, что из жизни ушел бесконечно талантливый человек», — эти пронзительные строчки написала известный в городе галерист, культуролог, куратор галереи, журналист Людмила Шалагина.
Так она анонсировала вечер памяти Валерия Туракевича в арт-галерее «Прима-Юг».
Добрый друг Валерия Туракевича, Людмила Николаевна с особым чувством готовила эту выставку, на открытии которой были «стихи, живопись, проза и светлая память о прекрасном художнике».
И сейчас где-то здесь
Это уже вторая выставка, которая прошла после смерти Туракевича.
— Темы смерти, размышлений о том, что ТАМ, в творчестве Валеры очень много, — рассказывает Людмила Шалагина. Мы сидим в уютной галерее среди картин Туракевича, листаем его сборники стихов и прозы, пьем кофе, сваренный в турке. – Валерка очень любил здесь бывать. Приходил просто так, без повода, сидел тихо, в уголочке. Мне иногда кажется, что он и сейчас где-то здесь.
Вот, послушайте, какая миниатюра про Медведя! Это же потрясающе талантливо! Внутренние монологи с Медведем – героем многих прозаических произведений Туракевича, – это совершенно особый стиль Валеры. Медведь, его внутренний собеседник, его лирический герой, его совесть, его детство, как хотите, часто присутствует и на картинах.
Но я не знала, что Медведь, настоящая игрушка, существует и живет среди сохранившихся вещей Валеры в его родительском доме. Да, это плюшевый мишка из его детства. О нем мне рассказала сестра Валеры, Лада, когда мы начали готовить выставку, — удивляет Людмила Шалагина.
Картины наводят на размышления
Я рассматриваю работы Туракевича. На картинах – ломкие, субтильные девушки, есть какая-то незаконченность, недосказанность, размытость красок, фигур и образов. И за этим — неизвестность и тайна.
Обращаю внимание на одну из работ. Женщина в задумчивости сидит на полу у кровати рядом с печально повесившим уши плюшевым зайцем. Женщина, сидящая рядом со своим Детством. Или внутренним ребенком, как интерпретировали бы это сегодня психологи. Но работы Туракевича трудно таким образом «разложить по полочкам» и «прокачать».
— Впервые мы открывали выставку Туракевича без Сердюка, — продолжает Людмила Шалагина. — Ильич (не так давно ушедший из жизни Владимир Ильич Сердюк, в прошлом – директор детской художественной школы им. С. Эрьзи, — прим. авт.) ценил Валеру. Когда Туракевич робко показал ему свои работы, чтобы услышать мнение и, возможно, поучиться у мэтра, Сердюк так и заявил: «Ты – самородок! А таких не учат! Так пронзительно передавать свои мысли и чувства не дано никому».
— На выставку специально из Москвы приехал сын Валеры, Кирилл. Он стал инженером, этот мальчик, который каждое лето проводил здесь, со своим отцом. С его матерью Валера был в разводе. Мы знали Кирилла с детства, Валера всегда приводил его на все мероприятия. Хорошо, что удалось пообщаться, — продолжает рассказ Людмила Шалагина.
Жил вот ТАК
Туракевич, и эту новость можно назвать сенсацией, начал писать, переехав именно в Новороссийск. Он выбрал этот город, когда в девяностые годы семья его родителей переехала из Казахстана. Валера прекрасно знал английский язык и начал учительствовать в одной из школ города.
— У него был миллион возможностей устроить свою жизнь хорошо. Или хорошо устроиться в жизни, — рассуждает Людмила Шалагина, — интересный, с прекрасным образованием и знаниями, талантливый. Он любил женщин, а они любили его. Среди них были и состоятельные барышни, и хорошие хозяйки, которые могли создать домашний уют. Но он привык жить вот ТАК. Без уюта, без удобств, без обязательств. С той самой неопределенностью и недосказанностью, какими пронизано все его творчество. Он растрачивал, раздаривал, буквально раздавал себя по кускам.
На этой выставке представлены последние работы Валеры – его парижская серия, его Париж. Поездку во Францию, всего на несколько дней, ему смогла организовать Ирина, его Муза, которая разделила с ним тяжелые дни. Валера знал, что смертельно болен. На лечение ему собирали всем миром. Один моряк загранплавания, однажды купивший в галерее его работу, перечислил значительную сумму, — вспоминает собеседница.
С Туракевичем ушло целое явление в живописи, таких работ уже не будет, это был художник образа. Валерий Туракевич ушел из жизни в 50. В одном из своих стихотворений он предложил «жизнь измерять в пролетающих птицах». Если по Туракевичу, то прожил он гораздо больше.
Вход на выставку бесплатный.
Представляем вашему вниманию несколько произведений Валерия Туракевича.
Кириллу
Вот кот, играющий на скрипке,
Над ним серебряные рыбки,
Луна и звезды, и ракета,
А вон хвостатая комета!
На ней совсем-совсем один
Суровый дяденька Грэм Грин,
А ниже – в кучках облака,
Как стадо блеющих овечек,
И ввысь громадятся дома,
Их окна – мириады свечек.
Вот это ты нарисовал
Карандашом, немножко грубо,
Когда весь город засыпал
И ветер блюз играл на трубах.
Мне было безумно больно
Мне было безумно больно
Откуда-то слева в груди.
Катились горячие волны,
Просили: открой, посмотри!
И я у окна беспечно
Раздет, выпускаю дым.
Неправда, это не вечно!
Неправда, я не один!
Но ветер задел занавеску,
Качнулась оконная створка.
«Как жаль», — прошептала она
Так безутешно и горько.
Последнее
Давай говорить о хорошем…
Ведь это совсем нетрудно.
Смотри, умывается кошка,
Встречает новое утро.
Видишь, усатый дворник,
Оранжевый, как апельсин…
Горит на спине треугольник.
Он многое знает, спроси!
Я думаю, он расскажет,
Как просто быть в стороне,
Как часто звезды блуждают
В его косматой метле,
И как это очень важно,
Когда ты забыт и брошен,
Вдруг кто-то совсем случайно
Начнет говорить о хорошем.
Ищу тебя
В росчерках мрачных аллей
Ржавым побитым танком.
Мне с каждым годом трудней,
Свои сохранять останки.
Теряю… все, что имел,
Теряю… неотвратимо.
Ищу тебя среди людей,
Всегда проходящих мимо.
Ищу тебя в пустошах дня,
В тоскливых отзвуках ночи,
В проеме слепого окна,
В песне гулящей кошки.
Ищу тебя, падая вниз.
Мне плохо, мне тошно, мне тесно,
И музыкой сточных канав
Звучит твой голос небесный.
Медведю. На небо. Отсюда
«Дорогой медведь!
Я не умею писать письма и не делал этого уже тысячу лет. А сегодня решился тебе написать. Сегодня со мной такой случай произошел. Вернее, увидел я такое, что сразу вспомнил о тебе, и сразу же решился тебе написать (прости, я повторяюсь…, после того как ты улетел, я ничего почти не пишу).
Ну, вот, я шел сегодня домой и проходил сквозь двор большущей многоэтажки. Целая толпа детей орала и прыгала. Играла во что-то. Горки там, карусели…. А этот…, этот сидел тихо. Представляешь, песок мелкий, сырой. Целая куча, и он один сидит там. Что-то тихо говорит. Худенький такой. Голова большая. Почему-то с ним никто не играет. Он копает какие-то ямки, а перед ним… медведь. Ну, плюшевый, очень похож на тебя. Может, это был ты, а? Тогда кто тот худенький мальчик с большой головой? И мне стало горько, медведь. Я там долго просидел на цветной скамейке. А он что-то говорил тебе или…, я не знаю.
Медведь, а ты не зло? Прости, что спрашиваю, но если где какой-нибудь маленький мальчик один, там и ты. А может, ты наоборот, добро?
Медведик, милый, мы же встретимся? Ты же еще ответишь на мои вопросы? Я скучаю по тебе, медведь!
Пока, твой Ва…
P.S. Не обижайся на это дурацкое письмо, тем более я даже и не знаю, получишь ли ты его».
Я свернул листок и тщательно привязал его к огромному розовому шару. Шар был красный, когда был маленький, а теперь огромный и розовый рвался вверх. Прохожие улыбались, когда я нес его. Через него все и все розовело, и я улыбался им в ответ. Потом я пришел туда. Нулевая точка. Отсюда улетал когда-то медведь. И вскинув руку вверх, как тогда, с флажком, я отпустил шар. Может он долетит до адресата».
Информационный обзор редакции
